Книги
"Обладать и принадлежать". Рената Литвинова.
СОДЕРЖАНИЕ СБОРНИКА:
ЖДАТЬ ЖЕНЩИНУ
Фаина курит, перед ней чашка кофе. Сидит она у себя на кухне прямо перед окном и смотрит на улицу, не отрываясь. Не глядя берет новую сигарету, прикуривает от старой – пачка уже почти пустая. Рядом с ней стоит ее муж Михаил. Он говорит: – Почему ты никуда никогда не выходишь? Что ты все время сидишь на кухне? Куда ты смотришь все время? – Зачем мне зря выходить на улицу? Когда будет работа, тогда выйду. – Так нельзя. – Михаил смотрит на наручные часы. – Остается не так много времени. Ты ведь собралась пойти в ванную или?.. – Да, я хотела побыть одна… – Иди сейчас, а то не успеешь. Скоро нам нужно будет собираться. – Я собрана. Ну?! – Тогда поговорим. Что ты думаешь? Он присел перед ней на корточки. Она заговорила: – Я предчувствую, что опять получится грязь. – Да ладно тебе! Разве из людей выходит грязь? Это же не грязь!.. – Нет, везде грязь и все грязь. Зачем ты согласился на мужчину? Ты же знал, что я не могу работать с мужчинами! Ты не стал ждать женщину, а согласился на мужчину. – Она сжимала и разжимала «веером» пальцы с коротко остриженными ногтями. Встала, оглядевшись, заметила: – У нас не убрано. Все грязное. И беспорядок. – Ты куда? – спросил Михаил. – Я должна вымыться. Он взял ее за руку, она отняла ее, трагически-жалобно пропев: – Ах, оставьте меня! В сумерки они оказались в назначенном месте. Фаина вышла из машины, Михаил остался за рулем и проследил, как она зашла в подъезд. Он глянул на часы – время пошло. Некоторое время Михаил смотрел на окно на третьем этаже. Когда оно распахнулось, он даже вздрогнул от неожиданности. В окне мелькнуло плечо Фаины. Кусок шторы. Потом – спина какого-то невысокого полного мужчины, и тоже пропала; больше Михаил ничего не мог рассмотреть и очень беспокоился. В это время в комнате перекошенное от злобы лицо Фаины склоняется над человеком, лежащим под подоконником: – Но ты меня все-таки довел, – с ненавистью произносит она, – и теперь я должна нюхать твою кровь! – Голос ее переходит в ужасный шепот. Мужчина, лежащий вверх белым лицом, загипнотизированно молчит, не отрывая от нее своего взгляда. – Скотина! – вся кипя, сказала она и выстрелила. После выстрела она повела себя очень странно – тут же отпрыгнула от тела насколько могла дальше, выказывая спортивные достижения. Зажала руками лицо, нос, ее стало колотить… В конце концов она не сдержалась и ее вырвало. Бледная, с мокрыми губами, она села в машину, за рулем ее ждал очень нервный Михаил. Тут же тронулись. – Ну что? – через некоторое время спросил он. Она не отвечала, не отвечала, потом заговорила сама: – Я так не хотела. Он меня еще сильнее разозлил. Никогда со мной такого еще не было. Я оскорбляла его словесно, но это не относилось к нему лично, – сообщила она потрясенно. Ты меня пугаешь, Фаня. Для чего ты с ними разговариваешь вообще? Это уже получается не просто заказ. – Помолчал. – Конечно, он не стал бы прыгать из окна никогда, ты зря надеялась. Мне даже дико, ты что, ему выдвинула два варианта: либо вывалиться из окна либо – что? Как все это выглядело, не могу себе представить! – начал было разглагольствовать он, но осекся, испугавшись своих слов. И, уже заискивающим тоном, добавил: – Мне, конечно, надо было продумать этот момент! – Какой момент? – спросила она, тихо заводясь. – Ну, маску тебе какую-нибудь придумать на лицо или респиратор, если тебе так плохо; но вообще странно… Как это ты так остро чувствуешь запах крови? – Муж каждый раз спохватывался и пытался смягчить упрек. – Ты же вроде говоришь, что и не внюхиваешься даже? Она не отвечала. – Ну, моя милая, не расстраивайся. – Он помолчал, проезжая светофор. – А, может, это у тебя признак какой-нибудь болезни? Знаешь, отвращение к мясу, например, у некоторых означает внутреннее заболевание, а у тебя отвращение к крови! То есть нет! Рвота от запаха крови, ведь не от вида же крови? Ты же любишь красные платья? Помнишь, я тебе подарил? – Не найдя отклика, муж вздохнул: – Ну что же делать? Надо тебе проветриться. Ведь у тебя раньше такого не было. – Я не хотела, чтобы из него текла эта кровь, и поэтому – и только поэтому и не почему другому – всегда пытаюсь сделать дело бескровно. Даже от маленькой пулевой раны разит вонью. В крови вся грязь. Но он меня довел, он мне все нервы вымотал, обосрал всю комнату, и я нюхала. Он меня вывел из себя. Он не оставил мне надежды. – В голосе ее слышалось отчаяние. – Не надо было с ним разговаривать. Ты напугала и его, и меня. – Всегда так! А на самом деле это ты виноват! – сказала она. – Я? Интересно, в чем же это я виноват? – Я говорила, что не хочу больше работать с этими мужиками. С ними всегда грязь! Они не тонкие. – Не изводи меня! Не ной, пожалуйста, Фаня. – Ты не нюхал, а я нюхала!.. – Господи, что за странные упреки?.. – С мужчинами всегда не чисто, – перебивает Фаина. – И ты знаешь, что я не могу с ними ладить. С женщинами я лажу, а с мужчинами не могу! Всегда с ним кровь. Кровь! Кровь! Она помолчала, опять заговорила: – Никогда не встречала чистой крови. – Задумалась о чем-то, потом снова завелась: – Все равно одно и то же повторяется каждый раз! Я тебя о чем просила? Не бери заказ на мужчин, я не буду их нюхать, не буду, и нет – опять мужик! Ты всегда такой, думаешь только о себе. Я уже наизусть знаю, что ты сделаешь на ЭТИ деньги. – Она выдержала паузу. – Купишь новую машину! – Зачем машину? У нас уже есть эта машина. Михаил так занервничал, что не справился с управлением машины, и на повороте они въехали в какую-то колдобину, – машина завалилась и уткнулась в столб. Все, как водится, произошло очень быстро. Тишина. Муж лежал на руле, усыпанный осколками. Причем весь в крови. Фаина, абсолютно невредимая, только глянула на него и сразу выскочила из машины, сражаясь с приступами рвоты. Пока ее тошнило, он пришел в себя, поднял голову, стал выбираться из машины, размазывая по лицу кровь. Когда он вышел, качаясь, Фаина предусмотрительно отбежала еще на несколько шагов в «безопасную» для себя зону. Он прокричал ей: – Перевяжи меня, Фаня! – и сделал ей навстречу шаг. – Не приближайся ко мне, не приближайся, а то меня сейчас вырвет опять! Он остановился и, подумав, сел на землю. Она осталась стоять метрах в пяти от него. Помолчали под уличный шум. Встретились взглядами, и она, вздохнув, сообщила ему: – Слушай, Миша, какая у тебя, оказывается, вонючая кровь! Когда она возвращалась домой, было уже поздно. На лестнице Фаина встретила пожилую соседку с помойным ведром. Открывая ключом дверь и улыбаясь, Фаина поделилась с ней: – Мы с мужем сегодня попали в автокатастрофу. – Соседка ахнула. – Мужа оставили в больнице, – довольным тоном продолжала она, чуть оживившись на этой фразе, – я тоже пострадала. Очень простудилась на аварии – так долго простояла на ветру у машины в одной только кофточке. – Она закашляла. Соседка, заслушавшись, отпустила ручку своей двери, и та с душераздирающим скрипом отворилась. Фаина увидела внутренность ее квартиры: одинокая узкая постель в перспективе комнаты, коврик, картина на стене, яркая трехрожковая люстра, светившая над всем этим, и чистота. На Фаину это отчего-то произвело сильное впечатление – она зачарованно смотрела мимо соседки внутрь ее покоев, будто лично для нее случилось откровение. Наконец, оторвала взгляд и как будто пьяным голосом спросила: – А вы одна? – Да, я живу одна… – Как вам, наверно, хорошо! – Отчего, отчего вы так решили? – пропела соседка польщенно. – Так. Чисто. Нет совсем грязи. Чисто. Нравится мне. – Вздохнув и кивнув на прощание, она ушла к себе. Утром, когда Фаина в счастливом одиночестве пила чай, сидя на своем любимом месте и глядя в окно, вдруг во входной двери повернули ключом. Это вызвало у нее мгновенную панику – за три секунды она была выбита из колеи. Вошел счастливо улыбающийся муж. Не успел он еще ничего сказать, как Фаина из кухни спросила его: – Тебя что? Уже отпустили?! – Да, – сказал Миша, но вид у него был таинственный. – Так у тебя там ничего не успело срастись, – перейдя на повышенный тон, заметила ему жена, показывая себе на темя. Муж потрогал марлю на голове с пятнышком крови, подумал, взял с полки какой-то одеколон и обильно побрызгал то место, где была кровь. – Чтобы не воняло тебе, – сказал он послушно и, помявшись, все же вошел к ней на кухню. – А ты что такая… грустная? Фаина, прищурившись, стала приглядываться к нему, не стала говорить запланированные дерзости, а спросила: – А что ты такой весь таинственный? Что с тобой произошло? Ты где-то еще был? – Я?.. – невинно, как бы придуриваясь, переспросил ее Миша. – Я знаю тебя наизусть, – сказала Фаина. – Ну?.. – Ты меня всегда раскусываешь! – с восторгом, но потом резко серьезнея произнес муж. – Я перед тем, как идти к тебе, уже где-то побывал! В общем, я всегда тебе пробалтывался сразу! Фаина, ты дождалась женщину. – Да?.. – только и произнесла Фаня. Помолчали. – Сколько ты ждала этого дня? А? – Так характерно для многих людей – не вовремя снижая пафос сцены, начал Миша. – Три года, – ответила она. – Я ждала женщину три года. А когда он стал считать деньги, а при этом Миша всегда открывал балкон, и от ветра денежные бумажки у него в руках шевелились, как живые, Фаина ушла в ванную. Пересчитав, Михаил подошел к двери ванной и постучал: – Фаня, хочешь посмотреть на деньги? – Нет! – ответила она. – …а то я их прячу, – сказал муж. – Отстань от меня! – закричала Фаина, бухнув о ванную что-то железное. До аэропорта он провожал ее в такси. На коленях у нее подрагивал от езды букет цветов. – Единственное, – говорила она, – не люблю куда-то уезжать. – Да, ты как кошка, привыкаешь к месту, а не к человеку, – сказал Михаил. – Дай сигарету, – она закурила. Спичку выбросила в опущенное окно. Прощаясь у такси, повертев в руках букет, вернула его мужу. – Жалко его. Завянет. Возьми домой. – Фаина, скажи мне что-нибудь хорошее на прощание. – Ну… – подумав, сказала Фаина, – пока. В чужом городе она поселилась в самой скромной гостинице на окраине. Ближе к сумеркам Фаина вышла из гостиницы. В кафе она поела, села у стеклянной стены, разглядывая прохожих. Какая-то женщина подсела к ней за столик, когда она уже допивала кофе. Женщина была пьяная. Фаня, вставая и оставляя на столе деньги на ужин, зачем-то сказала ей: – Какая вы жалкая! – Да, я жалкая, – ответила быстро женщина, мотая головой. Фаине она была неинтересна. На улице Фаина сначала пошла в одну сторону, потом, остановившись, застыв, вернулась и пошла в противоположную. К нужному дому она подошла пешком. Дом был многоподъездный. В некоторых окнах уже горел свет. Она шла мимо длинного дома и видела, как в окнах первых этажей сидят и, глядя на улицу, чего-то ждут пожилые женщины. Она зашла в нужный подъезд. Покрутилась и вдруг, с гневом что-то обнаружив, проговорила: – Первый этаж?.. – Она еще раз посмотрела на номер квартиры. – Скотина, – сказала она тихо и вышла на улицу. Окна не горели. Она прошла дальше, к помойкам, у которых работал мусоросборщик. Она спросила у водителя, когда тот выбрался из машины: – Вы когда приезжаете по утрам? – В пять завтра… – сказал тот покорно и прошел мимо. Фаина ушла подальше от дома. Вернулась она уже глубокой ночью. Было полнолуние. Фаина, подойдя к самому дому, заглянула в низкие незарешеченные окна. Увидела, что это кухня. Свет горел в ванной комнате. Фаина быстро вошла в подъезд. Ключом открыла замок, довольно легкий и банальный, бесшумно вошла в квартиру. Закрыла дверь. В полной темноте прошла в коридор, прислушиваясь к шуму воды. Постояла так, держа руки в карманах. Вошла на кухню, подняла голову, высматривая стеклянный проем, соединяющий ванную и кухню. Пододвинув табуретку, встала на нее и заглянула в ванную. Быстро спустилась, быстро пошла в единственную комнату, прошлась по ней, вдруг услышала стоны из ванной. Она замерла, слившись с темнотой. Вернулась на табуретку и некоторое время наблюдала через стекло за своей жертвой. Потом спустилась, опять ее что-то повлекло в комнату. На ходу, не заметив, полой сбила с тумбочки легкую прозрачную вазу, похожую на стеклянную колбу. Мелкие осколки усыпали, блистая, на пол. Фаина спряталась под вешалку, где висели пальто, в коридоре. Вода в ванной выключилась. Дверь со скрежетом отворилась, показалась мокрая голова женщины, испуганно осматривающейся по сторонам. Наконец, и сама она вышла, завернутая в простыню. Сначала, оставляя мокрые отпечатки ног, заглянула в кухню, потом пошла прямо на Фаину, не видя ее, но в ее сторону, и вдруг наступила на осколки. Женщина коротко вскрикнула, сделала шаг назад, схватилась за пораненную ногу, а Фаину, закутавшуюся в пальто, тут же начало мутить – запах крови долетел до нее за несколько мгновений, и начался ее обычный мучительный приступ. Женщина, ступая теперь только на пятку, снова вернулась в ванную, включив воду, подставила ногу под кран. Воспользовавшись этим, Фаина выскользнула из квартиры. Потом Фаина некоторое время сидела на скамейке под фонарем, курила. Дошла до гостиницы пешком. Постель так и осталась нетронутой. Фаина за всю ночь даже не присела на нее. Вымыв руки, она разложила что-то из своей сумочки перед зеркалом на столе и начала приготовления. Специальный лейкопластырь, приклеив на висках, стянула На затылке так, что глаза ее получились раскосыми. Проверяя все это устройство на «прочность», страшно гримасничала лицом, мотала головой. С левой стороны лента отклеивается – она снова сделала из свежей ленты «подтяжку». Опять подергала мускулами лица. Надела парик из темных волос, закрывающий виски. Походила в нем по своему скромному номеру. Затем опять села; сделала себе макияж, как боевую раскраску – ярко подкрасила черными стрелками глаза, обвела бордовой помадой узкие губы. Выбелила лицо. Долго разглядывала, изучая себя. Фаня стала похожа на идола: не на человека, а на воплощение чего-то… Из-за раскосых глаз, натянутой кожи лицо отчасти лишилось мимики. Маска. Закончив с гримом, Фаина садится к окну, положив одну руку на подоконник, второй поднося сигарету ко рту. Так она всегда сидела дома. Так до самого рассвета. Утром, выждав момент, когда с этажа отошла дежурная, она положила свои ключи ей на стол, быстро сбежала по лестнице, не воспользовавшись лифтом. Фаина – у современного высотного дома. Она стоит сбоку от здания, выискивая взглядом какое-то определенное окно, потом внимательно оглядывает площадку под этим окном. Даже подходит ближе и прохаживается по ней – квадратные асфальтовые плиты. Множество людей снует около здания. Фаина смотрит на часы. Подъезжают машины. Шумно. Яркое полуденное солнце. В одной из подъехавших машин она замечает женщину – та выходит из машины и, прихрамывая, зажав под мышкой папку, в сопровождении двух охранников идет ко входу. Через некоторое время в здание входит и Фаина. В окошке она говорит: – На мое имя заказан пропуск. Женский журнал, да-да! Проходит сквозь контроль, охрану, железную рамку. Поднимается на нужный этаж. В приемной с секретаршей сидит против света, иногда поглядывая в окно, из которого видно полгорода, – так это высоко. Из приоткрытой двери до нее доносятся обрывки разговора между ее жертвой и какой-то посетительницей. Фаина прислушивается, потому что разговор очень странно близок ей. Чей-то плаксивый голос, принадлежащий, по-видимому, уже немолодой женщине, говорит: – …и я бы давно уже выбросилась из окна у себя дома, но как подумаю, как я ухну на землю к нам под окно во… что-нибудь, ведь у нас столько кустов, столько кустов, и вот как я себе это представлю! Секретарша резко встает и закрывает дверь плотнее. Фаина пытается улыбнуться ей. Если бы она видела себя со стороны, как пугающе неестественна улыбка-гримаса на ее переделанном лице. Секретарша отводит глаза. Когда Фаина заходит в кабинет к жертве, та, опустив голову, разговаривает по телефону. Когда та опустила трубку, Фаина, уже оказавшаяся у окна, мягко заметила ей: – Одинокие женщины долго разговаривают по телефону. Женщина вздрогнула, увидев перед собой лицо «журналистки», но быстро взяла себя в руки. – Я из журнала для женщин. Мне было назначено, – официальным голосом пояснила Фаня, не отходя от окна. – Просто тема нашего следующего номера, где мы хотим поместить ваше интервью, будет посвящена… теме женского одиночества, не обижайтесь, – несколько нетипично сформулировала Фаня, входя в образ раскосой обрусевшей репортерши. – Да, я одинокая, – женщина склонила голову набок, – но я думаю, любви нет. Садитесь, – добавила она, удивленно уставившись на Фаню. – Нет, не могу, – чуть морщась и обмахиваясь от жары ладонью, доверительным голосом проговорила Фаня. – А что такое? – спросила ее с любопытством жертва. – Послушайте, вы ведь где-то недавно поранились? – морщась, спросила Фаня. – Да. Откуда вы знаете? – холодно сказала жертва и вся выпрямилась. – Я не переношу запаха крови, вот что. – Фаня закрыла рукой рот, потом открыла, чтобы набрать воздуха в легкие, продолжила: – Кровь… ее запах я чувствую… так сильно, что у меня даже начинается рвота! Простите, я не знала, что вы ранены… – Она стала задыхаться, все более поворачиваясь к окну. – Если бы я знала, я бы не пришла, о Боже!.. Жертва, вконец испуганная, что Фаину начнет рвать прямо у нее в кабинете, хромая, выскочила из-за стола, подбежала к окну и сама своими руками стала открывать его, наконец, распахнула, и Фаина высунулась в него чуть ли не по пояс, вдыхая свежий воздух сотого этажа. Через несколько мгновений она «вернулась» в комнату. – Спасибо, – стараясь не улыбнуться, сказала Фаина, – как хорошо работать с женщинами, нежели с мужчинами. – Она сняла свою сумочку, достала блокнот, потом что-то острое, при этом продолжая разглагольствовать: – Мужчины не тонкие, а женщины тоньше. Интервью с женщинами мне удаются несравненно лучше… – Она осеклась и протянула жертве тонкий острый штырь, сделанный из пластмассы, сантиметров восемь длиной. – Видели такую ручку? – Ручку? – спросила женщина, не дотрагиваясь до штыря, и уже готовая отойти от окна. – А вы посмотрите, здесь просто ближе к свету, ручаюсь, никогда не видели… – обаятельно заубеждала Фаина и положила на подоконник эту свою вещицу, сама на полшага отодвигаясь. – Ну, все это очень странно… – произнесла жертва, взяв в руки штырь. – И это ручка? – воскликнула она, наконец, сняв очки и нагнувшись над ним. И в этот самый момент, когда она склонялась над штырем, острый конец которого был направлен прямо ей в лицо (а женщина была близорука и наклонилась почти вплотную к нему), Фаина с силой ударила ее по затылку так, что острие впилось той в лицо, и она закричала от боли. С полсекунды Фаина рассматривала ее, кричащую, потом толкнула на окно и натренированным движением перекинула через подоконник в ею же открытое окно. Когда в кабинете наступила тишина, Фаня как бы «ответила» ей: – Да, ручка. После женщины на подоконнике осталась только одна ее туфля. Не зная, куда ее спрятать, Фаина кладет ее к себе в сумку, идет к двери. Схватившись за ручку, стоит некоторое время, приготавливаясь, затем выходит и, развернувшись, напоказ, специально для секретарши, говорит в пустоту кабинета: – Вы убедили меня, что одиночество – это то, что мне нужно. – И уважительно тихо прикрывает дверь. Схватившись за левый висок, где натяжение лейкопластыря стало ослабевать и глаз заметно стал обрусевать, теряя раскосость, Фаина расхлябанной походкой вышла из кабинета. Коридор был пуст. Она понеслась по нему, спустившись по лестнице на пару этажей, вбежала в один из туалетов, у зеркала сорвала парик, клейкие ленты у глаз. Когда, уже переодетая и невосточная, Фаина вышла из здания, толпа стояла у того самого намеченного места падения, где на асфальтовых плитах лежало тело. Он встретил ее в аэропорту с цветами. – Это те самые? Не завяли?.. – спросила она, взяв букет. Они сели в новую машину. Уже наступила ночь. Первое, что она спросила, когда они остались наедине и могли спокойно говорить: – А ты, Михаил, знал, что у нее первый этаж? Он молча выруливал и был как будто занят и не слышал, но потом кивнул и сказал: – С первого этажа она вряд ли бы… как это… ликвидировалась бы, да? –Да. – Как ты вообще съездила? Что там? – Их вообще никогда не умеют охранять, – ответила она и через паузу добавила: – Отдохнула. Походила по городу. Не торопилась. – А я раз пошел в церковь. Ад есть, но в нем никого нет, – вдруг добавил Михаил, – женщины бывают раз в три года, что ты сейчас думаешь? Больше не будешь работать? Будешь ждать эту свою женщину? – А зачем мне работать? Я не хочу работать. Мне нравится ждать. – А деньги? Или? Это не твои мотивы? Или?.. – Я тебе не скажу о своих мотивах. У меня нет мотивов. – Фаня, женщин и убивать даже как-то нехорошо. Или?.. Что ты думаешь? Она молчала. Наконец: – Дай закурить. Он протянул ей свою примирительную сигарету. Она вдавила прикуриватель. Подождала, пока он сработает. Прикурила. Опустила боковое стекло и выбросила прикуриватель от новой Мишиной машины прямо в окно. Михаил резко ударил по тормозам. – Не поооо-оняял! – говорит он. – Ой! – говорит Фаня. – Я спутала со спичкой! Михаил быстро выходит из машины и начинает шарить вокруг, а Фаина задумчиво наблюдает за ним. Потом пересаживается за руль, дает задний ход и сбивает Михаила, потом, еще раз переехав его, глушит мотор, поставив машину так, что проезжающим мимо не видна лежащая фигура. Выходит на шоссе. Склоняется над ним. Он лежит на боку, глаза у него открыты. Он старается как-то повернуться к ней, изменившимся хриплым голосом повторяет и повторяет: – Что ты сделала? Что ты сделала? Что ты сделала?.. – переводит дыхание. – Мир в свою душу внесла, вот что я сделала, – сказала Фаня. Он ничего не отвечает, а только тяжело дышит. Она заглядывает ему в лицо, рассматривает некоторое время, сидя на корточках. Потом полным сострадания голосом спрашивает: – Скажи, страшно тебе? Михаил смотрит на нее беспомощно, лицо его почти все в тени. Он тихо говорит: – Вообще-то да… Страшно… Немного… – Не бойся, это не страшно, это вообще не страшно, – говорит она ему и берет его за руку. И держит ее до тех пор, пока не замечает, что мужа ее, Михаила, больше нет, и она достигла, наконец, полного одиночества. Возвратившись к себе на квартиру, она села в свое любимое кресло у окна. В сущности, любой вид из окна действовал на нее гипнотически.
<<На главную Наверх>> Читать следующую повесть>>
СОДЕРЖАНИЕ СБОРНИКА:
